Русский язык относится к крупнейшим языкам мира: по числу говорящих на нем он  занимает пятое место после китайского, английского, хинди и испанского. Среди славянских языков русский  — самый распространенный.

Стоит заглянуть в первый попавшийся под руку старый русский сборник, и мы найдем какую-нибудь статью о пользе чтения книг или о том, как должно читать книги. «Почитание книжное» усердно рекомендуется русскому человеку, и целый ряд слов ему посвященных, с именами то Иоанна Златоустого, то Ефрема Сирина, то просто святых отцов, слов, по большей части переведенных с греческого, старательно переписывается русскими писцами от XI века до XVIII века. Написанный в 1076 году, при великом князе Святославе Ярославиче, сборник назидательных статей для мирян начинается «словом никоего калугера (монаха) о четьи (чтении) книг». «Добро есть, братие, говорит автор, почитание книжное. Узда-коневи (для коня) правитель есть и воздержание; праведнику же — книги. Не составит бо ся корабль без гвоздий, ни праведник — без почитания книжнаго. Красота воину — оружие и кораблю — ветрила (паруса); тако и праведнику — почитание книжное».

Составленный в XIII или XIV веке другой сборник назидательных статей для мирян, дошедший в ряде списков XIV — XVI веков, Измаград заключает в себе несколько слов о чтении книг. «Подобны суть книги глубине морской, читаем мы в одном из них: ныряя в которую износят дорогой бисер». Популярнейший из обращавшихся в России сборников, Пролог также имеет подобные слова. В одном из них (под 16 сентября), с заглавием: «Слово св. Иоанна Златоустаго, како подобает чтенья св. книг послушати и с прилежанием чисти (читать) и внимати», мы находим такое наставление: «Со многим прилежанием прочитай словеса, a не тщися листы токмо обращати. Аще ти (тебе) есть требе (нужно), не ленися, но и двакраты прочитай словеса, да разумееши силу их». Софийский сборник XIV-XV в. № 1262 имеет слово без заглавия с такою укоризною: «Повежь ми (скажи мне) убо, нечестиве и неразумиве, что ся хвалиши книги чтя и вся проходив (хвалишься, что читаешь книги и все их перечитал), а разума чтомому не ведая, и кориши разум книжный?»

Русские авторы не пропускали случая указать на значение чтения книг. «Велика бывает польза от учения книжнаго говорит, например, наш первый летописец. Книгами кажеми (наставляемы) и учими есмы пути покаянью. Мудрость обретаем и воздержанье — от словес книжных. Се бо суть реки напояюще вселенную, се суть исходища (истоки) мудрости. Книгам бо есть неисчетная глубина. Аще поищеши в книгах мудрости прилежно, то обрящеши велику пользу души своей. Иже бо книги часто чтеть, тот беседуеть с Богом или с святыми мужи». «Мнози непочитанием божественных писаний с правого пути совратишася, заблудиша и погибоша, говорит русский автор слова: «Како не ленитися чести книг». Аще кто мудр есть, а не умеет книг, таковый подобен есть оплоту без подпор стоящу; аще ветр будет, то падет.

Тако мудруя не-книжник; аще нань греховный ветр пахнет, то падет, не имея подпор — книжных словес. Мудрость бо и книги аще обое то случится в человеце, то аки обе очи (оба глаза) в теле: совершенно имуть зрение». При взгляде русских людей на чтение книг как на дело большого значения, понятно, учитель, обучивший ученика грамоте, рассматривался как его благодетель. «Аще кто в беде пocoбиe от кого приим, говорит какой-то Кирилл в своем поучении, или книгам от кого научился будет, подобает в сердци си (своем) таковых удержати и во уме, и до дни исхода (кончины) имя его в мольбах своих поминати».

Число сохранившихся до нас русских книг за период от XI до XIV века включительно — более 500. Но несомненно, эта цифра не может дать нам даже приблизительного представления о числе книг, написанных и обращавшихся в это время в России. Татарский погром, нападения Половцев, Татар, Литвы, княжеские междоусобия. пожары должны были вести, между прочим, к гибели книг. Перед нашествием на Москву Тохтамыша в 1382 году, рассказывает летопись, множество книг со всего города и из сел было свезено «сохранения ради» в Кремль и здесь в соборных церквах «до стропа» (до потолка) наметано, и все они сгорели при взятии Москвы.

Позднейшие войны и неурядицы, пожары в Москве и в других русских городах должны были также уничтожить множество древних книг. Нельзя наконец не упомянуть о бывшем в московской типографии ХVII века обычае оклеивать тимпаны и фрашкеты при типографских станках пергаменными листами и для этого покупать и уничтожать древние книги. По месту написания дошедшие до нас русские книги XI — ХIV веков с датами принадлежат Киеву, Новгороду, Пскову, Ростову, Рязани, Москве, Переяславлю Залесскому, Ярославлю, Галичу северному. Из них несомненно киевских — только две, обе XI века (Сборники 1073 и 1076 годов); несомненно новгородских относительно много; старшие — XII века; несомненно псковских — пять, все XIV века; книг, несомненно ростовских — две, обе начала XIII века; книг, несомненно написанных в Рязани, Москве, Ярославле, Галиче. мы имеем лишь по одной или конца XIII века (Рязанская Кормчая 1824 года), или XIV века.

Ни одной книги, несомненно написанной в Смоленске, в Полоцке, в Чернигове, в Галиче южном в XI -XIV веках, мы не имеем. Но, конечно, цифры в данном случае лишены значения. Мы можем сказать наверное, что книг, написанных за это время в Киеве, было не только много, но даже очень много. Великий князь Ярослав, сообщает нам летописец, «собра писце многи и прекладаше (переводил) от Грек на словенское письмо, и списаша книги многи». По словам того же летописца, «Ярослав бе любим книгам, и многи, написав, положи в св. Софьи (в Киеве)». Никола Святоша, один из князей Ольговичей, постригшийся в начале XII века в Киево-Печерском монастыре, имел много книг: эти книги после его кончины находились в том же монастыре. Вероятно, не мало книг было написано в Ростове и в Смоленске. По крайней мере, летописец под 1229 годом сообщает, что ростовский епископ его времени Кирилл был богат всем, между прочим и книгами. Житие св. Стефана Пермского говорит, что в XIV веке в ростовском монастыре св. Григория Богослова «книги многи бяху».

Из жития Авраамия Смоленского мы узнаем, что этот святой в конце XII или в начале ХIII столетия написал много книг, «ово своею рукою, ово многими писцы». По своему происхождению сохранившиеся до нас русские книги XI — XIV веков относительно разнообразны. Большая их часть — переводы с греческого, сделанные славянскими первоучителями, их учениками и их последователями в Болгарии IX и Х веков, и переписанные русскими писцами. Небольшая часть — переводы также с греческого, сделанные в Poccии, главным образом по-видимому в Киеве.

Мы уже привели слова летописца, что Ярослав «прекладаше от Грек на словенское письмо и при помощи многих писцов изготовил много книг. Никола Святоша, о котором мы уже упомянули, также заказывал переводы с греческого. Нет сомнения, что благодаря частым сношениям до-татарской Руси с Грециею, было довольно людей, Русских и Греков, способных переводить с греческого. Наконец еще небольшая часть — оригинальные произведения и компиляции русских авторов. Это — довольно многочисленные поучения, несколько житий русских святых, несколько летописей, произведения редко с именами составителей, обыкновенно анонимные. По содержанию дошедшие до нас русские книги XI — XIV в. мало разнообразны. Большинство их — богослужебные; затем сравнительно много житий святых и творений святых отцов. Книг светского содержания очень немного; из них стоит отметить лишь два списка летописей, оба XIV века.

Кроме книг, Русь XI — XIV веков имела грамоты (документы),правительственные и частные. Число тех и других, дошедших до нас в подлинниках, по преимуществу ХIV века, около 100. Но по этой цифре трудно заключать о числе грамот, написанных в России XI — XIV веков. Те постигавшие ее бедствия, которые вели к гибели книг, вели также и к гибели грамот. До нас не дошло даже клочков из большей части княжеских архивов. Кроме нескольких договоров с тверскими князьями, исчез весь новгородский архив, перенесенный в конце XV века в Москву. Совсем бесследно исчез псковской архив.

От apхива московских князей сохранилось до нас лишь несколько духовных и договоров этих князей; а между тем в половине XV века в нем находились, как видно из договора Дмитрия Шемяки с удельными князьями, «грамоты докончальныя (договоры), и ярлыки, и дефтери, и иныя грамоты» (Собр. гос. гр. и дог., I, стр. 150). Архивы митрополитов, епископов, монастырей, церквей, за ничтожными исключениями, также погибли; даже архив московских митрополитов ХIV века не дошел до нас; «грамоты все церковныя сгорели», говорит митрополит Фотий в своей духовной 1431 года. Те грамоты, которые мы имеем от XI — XIV веков, показывают нам, что письменный документ в русской жизни того времени играл значительную роль. Князья, даже братья, уславливаясь о чем-нибудь между собою, составляли письменные договоры; умирая и завещая все детям, они прибегали к письменным завещаниям; их судебные приговоры излагались письменно. Частные лица следовали за князьями. Так называемые двинские грамоты, самого конца XIV века или — вернее — начала XV века, написанные в Двинской земле (в нынешней Архангельской губернии), показывают, что даже в самом глухом углу тогдашней России, при продаже земли, крестьяне считали нужным писать грамоты.

Рядная двух Псковичей, конца ХIII века,дает понять, что в это время при заключении брака письменный договор о приданом был делом обычным. Приведенные данные говорят, что грамотных людей в Poccии XI — XIV веков было достаточно. Простая грамотность по-видимому мало ценилась. Она открывала путь к священническому сану (Владимирский собор 1274 г. велит ставить в попы лишь тех, кто грамоту «добре» знает; Русск. Достопам. I, 111; Кормчая, переведенная с греческого, требует, чтобы даже в «причетники» ставились люди «добре» разумеющие грамоту; Рязанская Кормчая 1284 года, л. 231). И только.

Летописцы и авторы житий умалчивают о грамотности, когда говорят о достоинстве тех или других лиц. Они отмечают только «хитрость», большую или меньшую ученость Обыкновенно их указания относятся к духовным лицам. Так, в Никоновской летописи о митрополите Клименте Смолятиче (в половине XII века) мы читаем: «бысть книжник и философ так (такой), якоже в русской земли не бяшеть (было)». Или, в той же летописи о любимце Димитрия Донского архимандрите Митяе (умер в 1379 году) говорится: «грамоте горазд зело и книгами премудр зело; никтоже обреташеся таков». А другая летопись этого Митяя хвалит в таких выражениях: «грамоте горазд, пети горазд, чести горазд, книгами говорити горазд». В той же Никоновской летописи о старце Павле Высоком, жившем в Печерском монастыре под Нижним Новгородом и умершем в 1383 г., говорится, что он «книжен бысть вельми и философ велий». Но немало летописных указаний имеет своим предметом мирян, главным образом князей. Об Ярославе мы читаем, что он «книгам прилежа и почитая е (их) часто, в нощи и в дне».

О Владимире Васильковиче Волынском (умер в 1288 году), — что он был «книжник велик и философ, акогоже не бысть во всей земли и ни по немь не будеть». Епископ Прохор, автор жития митрополита Петра, сообщает, что Иван Калита был «горазд святым книгам». Преп. Кирилл Белозерский в послании к Юрию Дмитриевичу, сыну Димитрия Донского, пишет: «слышу, что божественное писание сам в конец разумеешь и чтешь». Можно еще указать, что два князя XII века, Владимир Мономах и его внук Андрей Боголюбский, выступили на литературное поприще, а один из русских проповедников XI века (как думают, митрополит Иларион) писал, как он говорит, для людей «преизлиха насытившихся сладости книжной».

Где и как учились Русские в XI — XIV веках? Наши сведения об этом очень скудны. Несомненно, ни правительственных, ни общественных училищ тогдашняя Русь не имела; в ней были лишь частные школы. Их имеет в виду летописец, рассказывая, под 988 годом, что Владимир Святой «нача поимати у нарочитое чади (у знатных людей) дети, и даяти нача на ученье книжное». Об одной из них говорит Нестор в житии Феодосия Печерского (XI век); по его словам, святой, еще ребенок, был отдан матерью «единому от учителей» города Курска и у него «извыче вся граматикия»; как видно, Нестор полагает, что в маленьком Курске этого времени могло быть несколько школ.

Все наши сведения об обучении грамоте относятся к детям. Как мы сейчас видели, Владимир Святой велел обучать детей; Феодосий Печерский был отправлен к учителю в детском возрасте. То же мы знаем о преподобных Варлааме Хутынском, Авраамии Смоленском, митрополитах Петре и Алексее. Жития княжны Евфросинии Полоцкой (ХП век) и княгини Феодоры Нижегородской (XIV в.) сообщают, что они были обучены книжному писанию в юности. О предметах школьного обучения и школьных порядках в России XI — XIV веков мы можем лишь догадываться. Судя по всему, они были те же, что в России XV — XVII веков. По-видимому, первою книгою чтения была псалтырь; как будто ее имеет в виду житие Варлаама Хутынского, словами: святой «грамоте извыче и книги вся и псаломския толкования навыче». По-видимому, суровое обращение учителей с учениками было обычно.

По крайней мере из жития Авраамия Смоленского видно, что ученики иногда «унывали», а из жития Сергия Радонежского (XIV в.), — что этот святой был от учителя «томим». Греческий сборник изречений, переведенный в Poccии в XI — XII веках, Пчела отлично характеризует тяжесть школьного учения в Греции. «В трех нужах (бедах) был есмь, говорится в ней, — в грамотикии (в начальной школе), в убожии, у люты жены; да двою нужу (от двух бед) убежах, а злы жены не могу утечи». Школа называется здесь бедою и приравнивается к нищете и к несчастной семейной жизни.

Надо думать, что в школьном деле, как и во многом другом, старая Русь следовала за Грецией как за образцом. Возможно, что немногие русские юноши, конечно, из знатных и богатых, отправлялись в Грецию и обучались у греческих учителей разным наукам. На это, кажется, намекает Даниил Заточник (XII или XIII век), говоря о себе: «аз ни за море ходил, ни от философ научился». Но такие юноши, если были, — читались единицами.

Число дошедших до нас русских книг (рукописей) за период от XV до XVII века включительно — около 25.000. И здесь цифра не может дать нам ясного представления о числе книг, написанных и обращавшихся в это время в России. Если мы ее увеличим в десять раз и признаем, что девять десятых написанных тогда книг исчезло, и тут мы едва ли достаточно приблизимся к истине.

Не распространяясь о бедствиях, постигавших Poccию после XIV века и ведших к гибели книг, упомянем о двух страшных московских пожарах — 1737 года, когда сгорел старый московский дворец с остатком библиотеки московских царей XVII века, и 1812 года, когда погибли собрания рукописей (преимущественно позднее XIV века) графа Мусина-Пушкина, графа Бутурлина, профессора Баузе и Демидова. По месту написания дошедшие до нас русские книги XV-XVII веков с датами отличаются значительным разнообразием. Конечно, большая их часть была изготовлена в Москве и других больших городах; но мы знаем целый ряд таких, которые написаны в отдаленных от центра городах и деревнях.

Пергаменная Триодь постная 1410 года (М. Арх. Мин. Ин. д.) написана в селе Петровскому близь Вологды; Учительное Евангелие 1516 года (Имп. Публ. Библ.) — в Ивангороде; Евангелие 1527 года (Имп. Публ. Библ.) — в селе Новом, близь Вязьмы; Палея 1576 года (Рум. М , собр. Тихонравова) — в Гороховце; Трефолой 1581 года (Арханг. Семинария) — в Матигорской волости; Сборник 1597 года (Чудов мон.)-в Астрахани; Устав церковный 1607 года (Имп. Публ. Библ.) — в Верховажской волости (Архангельской губ.); Сборник статей против лютеран 1646 года — в Якутском остроге. Стоит отметить лишь то обстоятельство, что книг происходящих из северо-восточной, московской Руси до нас дошло значительно больше, чем книг из юго-западной, литовской Руси.

О происхождении русских книг XV — XVII веков прежде всего следует повторить сказанное ранее о происхождении книг предшествующего периода, так как эти последние, за немногими исключениями, продолжали переписываться русскими писцами и находить себе читателей. Во второй половине XIV и в первой XV века в России появилось большое число новых книг, по большей части переведенных с греческого в Болгарии и Сербии в XIII — XIV веках; они быстро распространились.

С половины XVI века до конца XVII-го, особенно во второй половине последнего столетия, в Poccии был переведен целый ряд книг с латинского, немецкого, польского, греческого языков. Наконец число русских оригинальных произведений и компиляций, написанных в XV — XVII веках, может быть названо значительным. Это — поучения, жития святых, летописи, хронографы, исторические повести. По содержанию дошедшие до нас русские книги XV — XVII веков сравнительно разнообразны. Большинство их — богослужебные, жития, святых, творения святых отцов. Меньшинство — книги светского содержания; иногда они имеют своим предметом историю, географию, медицину, астрономию и т. п.; иногда это — романы, повести, сборники смешных анекдотов.

Если Русь XI — XIV веков любила писать грамоты, то о Руси XV — XVII веков можно сказать, что она не могла обходиться без грамот, записных книг и т. д. Знаток хозяйства, автор Домостроя приказывает все пересчитывать, перемеривать и записывать, и в богатых боярских домах XVI — XVII веков действительно нередко велись всему книги. Мы знаем одну из них — приходорасходную книгу боярина Морозова 1668 года.

Число дошедших до нас грамот и разных деловых тетрадей и книг XV — XVII веков так велико, что мы не в состоянии его определить даже приблизительно. Но сколько их погибло и погибает!

Грамотность в северо-восточной Руси XV — XVII веков была явлением вполне обычным. Прежде всего было грамотно духовенство. Грамотность. Белые священники были поголовно грамотны. Московское правительство XVI и XVII веков постоянно приказывает крестьянам и посадским людям, если они не знают грамоты, давать расписываться за себя отцам духовным; следовательно, считает священников, какие бы местности ни имелись в виду, всех без исключения грамотными.

Ни на одном из известных нам документов мы не находим ни указания на отказ священника подписаться по безграмотству, ни какого-либо другого свидетельства о его безграмотстве. Напротив того, даже документы, составленные в отдаленных концах московских владений в XVII веке — в Енисейске (1640 года) и в Селенгинске (1687 года), скреплены подписями тамошних священников. Относительно белых дьяконов и дьячков у нас мало сведений. Но все данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют исключительно о грамотности; мы не имеем никаких указаний на существование неграмотных дьяконов и дьячков.

Черное духовенство представляло некоторый процент неграмотных. Челобитная братии Кирилло-Белозерского монастыря 1582 — 1583 года, писанная от имени 48 монахов, подписана только 34-мя. Конечно, некоторые могли не подписаться по слабости зрения, потому, что умея читать, разучились писать; но очевидно, некоторое число безграмотных было. Жития угодников, подвизавшихся в монастырях северо-восточной Руси в XV — XVII веках, говорят о значительном проценте грамотных в лучшей части монастырской братии.

Относительно большинства их, какого бы происхождения они ни были, в их житиях сообщается, что они были грамотны; лишь немногие (как Геннадий Костромской, XVI века) не знали грамоте. Правда, новгородский архиепископ Геннадий (в конце XV века) и отцы Стоглавого собора 1551 года свидетельствуют о малом числе достаточно грамотных кандидатов на священнические места; но здесь речь идет не о том, что грамотных людей было мало, а о том, что люди хорошо знавшие грамоту, даже из священнических детей, не хотели идти на малопривлекательную и маловыгодную даже и теперь должность сельского священника, а предпочитали идти в подьячие многочисленных канцелярий.

Князь Курбский (XVI век) сообщает, что доверенные царские дьяки его времени избирались царем — «не от шляхетского рода, ни от благородна, но паче (по преимуществу) от поповичев или от простого всенародства». Авраамий Палицын (начало XVII века) говорит так: «Чин убо церковный, иже разум имущеи, не восхотеша по отцех служити алтарю Господню, но бывающе судии и книгочия (дьяки и подьячие) земстии; невежда же и не научении, тии церковноеправление восприемляху».

Если мы обратимся к великим князьям и царям, то увидим, что они были или по своему хорошо образованы, или по крайней мере грамотны. Князь Катырев-Ростовский (первая половина XVII века) так характеризует известных ему царей и царских детей. Иван Грозный был «в науке книжнаго поучения доволен и многоречив зело»; Федор Борисович Годунов «научен бе книжному почитанию; о вере же и поучении книжном со усердием прилежа»; Ксения Борисовна была «писанию книжному навычна»; Расстрига был «в научении книжном доволен»; Василий Шуйский- «книжному поучению доволен». Все цари и царевичи XVII века были xopошие грамотеи. Собственноручно написанные книги и письма царевен XVII [века] свидетельствуют об их грамотности. Правда, есть указания, что Василий Темный был «не книжен», что Борис Годунов «писания божественнаго не навык»; но это значить лишь то, что они не были образованными людьми; грамоты с подписью Бориса до нас дошли.

Любопытно, что даже казанский царь Магмет-Аминь, переселившись в Россию, подписывал свои грамоты не только по-татарски, но и по-русски (конец XV века). Что до бояр и вообще высшего сословия, то и в их среде грамотность была достаточно распространена. На соборной грамоте об избрании на царство Бориса Годунова 1597 года из 22 бояр подписалось 18, из 15 окольничих — 13, из 42 стольников — 36, из 98 дворян — 64, из 40 жильцов — 38. Само собой разумеется, нет основания думать, что все не подписавшиеся под этой грамотою были безграмотны.

Под показанием псковских помещиков, числом около 90 человек, по делу о злоупотреблениях кн. Пожарского 1631 года, подписалось 59. Конечно, и здесь нельзя говорить о безграмотстве всех не подписавшихся. Боярыни и боярышни XVII века зачастую оказываются грамотными; между ними можно назвать известную ревнительницу раскола боярыню Морозову. Князь Курбский упоминает о многих юношах (его, конечно, сословия) «тщаливых к науце, хотящих навыкати писания». Купечество рекомендует себя с самой лучшей стороны. Упомянутая выше грамота об избрании Бориса Годунова подписана из 28 гостей — 21-м.

Челобитная московских торговых людей о притеснениях иноземцев 1646 года подписана из 168 челобитчиков — 163-мя. Два путешественника XV века — купец Афанасий Никитин (по востоку и Индии) и гость Василий (по Святым местам) оставили описания виденного ими. Путешественник XVII века купец Василий Гагара (Святые места) сделал то же. Между купцами XVII века было не мало больших книголюбцев и своего рода меценатов. По желанию одного из них переводчик Посольского приказа Гозвинский перевел в 1608 году с польского так называемый Тропник (О презрении к миру, папы Иннокентия).

На счет другого, Ивана Короткого, Грек иеродиакон Козма перевел в 1698 году с греческого Риторику Софрония Лихуда. Писец Хронографа 1641 г. (М. Арх. Мин. Ин. Д.) подробно рассказывает, как один купец, «книголюбитель сый», пожелал иметь список хронографа и «на многобогатых своих трапезах честно почитая с честными сотрапезниками», заставил искусного писца, уже больного старика, написать ему книгу. Между посадскими людьми, по нашему — мещанами, грамотность также не была редкостью. На грамоте об избрании Бориса Годунова из 16 сотских черных сотен подписалось пять; под показанием псковских посадских и торговцев по делу кн. Пожарского из 231 человека подписалось 38.

Мы имеем ряд книг, написанных посадскими людьми в XVII веке или принадлежавших посадским людям. Так, Сборник 1689 г. (Рум. М. № 378) написан посадским Борисоглебской слободы Ярославского уезда; сборник конца XVII века (Имп. Публ. Библ., Толст. II, № 70) написан — соликамским посадским. Один Хронограф в 1646 году принадлежал посадскому в Яренске; Сказание Аврамия Палицына в конце XVII века было в руках холмогорского посадского; и т. п. Стоит отметить список Диалектики и Риторики XVII века (Рум. М. №2778), которым патриарх Иоаким в 1673 году «благословил» Каргопольца посадского человека Семена Куприянова и который потом принадлежал другому Каргопольцу, тоже посадскому. Даже между крестьянами, казаками, стрельцами и солдатами были грамотные, Из житий святых XV века мы узнаем, что крестьяне родом, преподобные Антоний Сийский, Александр Свирский, Александр Ошевенский, Зосима Соловецкий, Серапион архиепископ новгородский еще в детстве были обучены грамоте.

Учительное Евангелие 1516 года написано в Иваньгороде пушечником. Неизвестный по имени житель «веси ростовских областей» времен Ивана Грозного составил так называемую Тверскую летопись. На Псалтыри XVI века (М. Общ. Ист. и Др. № 318) сделал в 1663 году приписку донской казак. Подписи крестьян, казаков и проч. на документах XVII в. не представляют большой редкости и грамотные между ними оказываются даже в Енисейске, Селенгинске, Якутске. Уложение царя Алексея Михайловича 1649 г. предполагает существование грамотных среди холопов. Понятно, простая грамотность не могла сколько-нибудь цениться.

К сочинениям просто грамотных людей, даже важным по содержанию, современники относятся с некоторым презрением: они, говорят, писаны «просторечием, якоже поселяне», «без украшения» и т. п. Ценилось лишь то, что было написано «благохитростне». Из деятелей XVI века в Максиме Греке ценили то, что он был «словеснаго любомудрия зело преисполнен, священные же философии до конца навыкл»; одного его современника, бывшего митрополита Спиридона хвалили за «мудрость» в литературном деле и полное знакомство с «писаниями ветхими и новыми»; о другом современнике, боярине Тучкове отзывались, что он «издетска навык вельми божественного писания». Московская Русь XVI — XVII веков могла похвалиться целым рядом ученых по тому времени людей, выступивших на литературное поприще, и не только духовных, но и мирян. Стоит упомянуть о царе Иване Грозном, его старшем сыне Иване Ивановиче, князе Курбском, боярине Тучкове, князе Токмакове, князе Шаховском, князе Катыреве-Ростовском, муромском губном старосте Дружине (или Калистрате) Осорьине, о воеводе Олферьеве, о дьяке Грамотине, наконец о царе Алексее Михайловиче.

Сведения о школах в северо-восточной Руси XV — XVII веков более многочисленны, чем о школах более раннего времени. Нет сомнения, что ни правительственных, ни общественных школ до половины XVII века в ней не существовало. Но частных школ, мелких, было так много, что лицо, желавшее обучить своих детей грамоте, не имело надобности их разыскивать. Из житий святых мы видим, что в XV веке св. Серапион, потом архиепископ новгородский, научился грамоте в своей родной деревне близь Москвы; для преп. Александра Свирского нашлась школа в родной деревне в Обонежье; для преп. Александра Ошевенского — в селе близь Белого озера; для преп. Антония Сийского — в селе близь Белого моря. Следовательно, в этом столетии даже на далеком севере в школах не было недостатка. В XVI и XVII веках, особенно после предписаний Стоглавого собора 1551 года, число школ должно было увеличиться. Они содержались «учителями» или «мастерами», главным образом из среды духовенства.

Стоглав предписывает открывать училища священникам, дьяконам и дьячкам; жития говорят об учителях по преимуществу дьячках. Учителя монахи были редко, отчасти, может быть, потому, что в те времена вообще воспрещался детям вход в монастырь; Стоглав, например, требует, чтобы «молодые отроки отнюдь никакоже никоторыми делы в монастырь не входили». Учителя из мирских людей ( «мужики», как их называет архиепископ новгородский Геннадий) были тоже, по-видимому, не часто, но существовали. Число учеников было, конечно, разнообразно. Житие новгородского архиепископа Ионы (XV век) говорит о «многих соучениках» святого; из жития преп. Иосифа Волоцкого мы узнаем, что он «учашеся разумно и всех сверстник превзыде»; в житии Антония Сийского рассказывает, что этот святой «во училищи паче всех сверстник преуспеваше в книжном учении». В лицевом житии преп. Сергия нач. XVII века (два списка — Троицкой Лавры и Академии Наук) есть изображение школы с учителем и 11 учениками.

В лицевом житии преп. Антония Сийского 1648 года (список Щукина), во 2-м издании Азбуки Бурцева (напечатанном в Москве в 1637 году), в Букваре Ф. Поликарпова (напечатанном в Москве в 1701 году) также имеются изображения школы, все с небольшим числом учеников. Школьным возрастом, для XV — XVI веков наиболее обычным, был семилетний. В житии Иосифа Волоцкого (XV век) мы читаем: «егда бысть седми лет, родители его даша на учение грамоте»; в житии его современника архиепископа новгородского Серапиона: «седмаго лета достигшу, вдан бывает в научение грамоте», и т. п. Но в XVII веке нередко, по-видимому, учились в школе уже «недоросли», подростки 15 — 16 лет.

Полный курс наук проходился обыкновенно в два года. Способные ученики обучались «спешне некако»; другие напротив — «косно и нескоро»; многие, вероятно, после долгих усилий наставников, оставляли школу, не усвоив грамоты. Побои в школе были, конечно, в обычае. Щадить жезл при обучении не полагалось. Но сведений в наших источниках мало. Очевидно, побои не выходили из нормы того времени. Можно указать на наставление митрополита Михаила учителям в Степенной книге, имеющее в виду, конечно, учителей времени составления этой книги (XVI век): «учите не яростию, ни жестокостию, ни гневом, но радостовидным страхом, и любовным обычаем, и сладким поучением, и ласковым разсуждением, противу (сообразно) коегождо (каждого) силы и со ослаблением, да не унывает».

Но более любопытна челобитная подьячих одного из московских приказов царю Федору Алексеевичу; в ней говорится, что правительство отправляет подьячих из Москвы к разным делам, а их детишки и недоросли без них учатся грамоте и письму, и этих детишек «молодоумных» и недорослей от «мастеров» сманивают в боярские поместья, а некоторые и сами с молодоумия своего «бегают от мастерскаго учения» (Владим. Губ. Вед. 1857 г., № 6). Очевидно, ученики находили более приятным поступать к помещикам в крепостные люди, чем обучаться у строгих наставников. Главными предметами обучения в московской школе XV — XVII веков были чтение, письмо и пение.

Первоначальное обучение производилось по азбуке. Азбуки или буквари в XV-XVI веках были рукописные; они продавались на рынках. С первой половины XVII века появляются азбуки печатные. Как велик был спрос на эти последние, можно видеть из приходо-расходных книг московской типографии; оказывается, в Москве в течение четырех лет (1647 — 1651 годы) азбука была напечатана три раза, всего в количестве 9600 экземпляров. Но печатная азбука не вытеснила рукописных; несколько роскошных рукописных азбук второй половины XVII века (в виде огромных столбцов, с орнаментом) до нас дошло.

За азбукою следовал часослов или псалтырь; они выучивались учениками наизусть. Спрос на эти книги был еще больше, чем на азбуки, и московская типография напечатала «учебный» часослов в течение семи лет (1645 — 1652 гг.) восемь раз, а «учебную» псалтырь в течение шести лет (1645 — 1651 гг.) — девять раз. Архиепископ Геннадий находил, что для учеников достаточно изучить азбуку и псалтырь; после них можно «канархати (петь) и чести всякия книги». После азбуки «неции», как говорит предисловие к печатной грамматике 1721 года, переходили к апостолу; и эта книга заучивалась учениками. Далее следовало евангелие. В конце XVI века уже были шклы, где преподавалась «книга философская», или общая грамматика, будто бы Иоанна Дамаскина (раньше она, вероятно, изучалась только взрослыми); с половины XVII века вошла в некоторое употребление грамматика Мелетия Смотрицкого, перепечатанная в Москве в 1648 году « в научение православным, паче же детем сущим»; должно заметить, что другого издания этой грамматики в течение всей второй половины XVII века не понадобилось.

Вероятно, преподавались и другие сочинения по грамматике и орфографии, встречающиеся в списках конца XVI и всего XVII века. Во второй половине XVI века незнакомство с грамматикой уже считалось признаком евежества; так, известный печатник Иван Федоров в 1574 году называет своих московских врагов не научеными, неискусными в разуме, «ниже грамматическия хитрости навыкше».

По-видимому, в некоторых школах конца XVI века преподавалось что-то из арифметики, может быть, одна таблица умножения или, как называется она в рукописях, — «счет греческих купцов, учат младых деток считати»; а во второй половине XVII века была в ходу даже полная арифметика (четыре действия); список ее 1684 года (Имп. Публ. Библ.) изготовлен для жителя Нижнего Новгорода «в научение сыну его». Наконец, с половины XVII века кое-где обучали катехизису; в 1649 году в Москве была перепечатана киевская книжка «Собрание науки об артикулах веры», «ради учения и ведения всех православных христиан, наипаче же детем учащимся»; другого ее издания не понадобилось.

Таким образом в школах северо-восточной Руси обучались только грамоте и лишь в редких случаях еще кое-чему. Желавший получить высшее образование должен был самостоятельно читать и изучать книги, вникая в смысл непонятных мест и обращаясь за объяснениями к сведущим людям. «Аще ли еси груб и несмыслен, говорит одна из статей так называемого Азбуковника (XVII века), то помяни великаго светильника Ивана Златоустаго глаголы, иже рече: не ленися, шествуя к премудрейшему, не стыдися вопросити его, и он научит тя, егоже ищеши».

Как высоко ценились и каким уважением пользовались сведущие люди, видно из жития преп. Евфросина Псковского (XV века), из его рассказа о Псковиче Иове Столпе, бывшем священнике, променявшем священнический сан на «гостебное (купеческое) житие»: «вси людие, читаем мы здесь, купно же и священници и причет церковный, прихождаху к нему и вопрошаша от него о всяком писании неразрешенем и о церковном устроении, купно же и о законных вещех; он же убо протолкуя, и сказоваше им вся по ряду, о чем же кто вопрошаше его, и в сласть его послушаша учения людие и церковници, да того ради ото всех честен бысть и знаем всеми».

Русское название школы — училище. Слово школа перешло в русский язык из польского и появилось сначала в Руси юго-западной, а потом уже (в ХУП веке) — в Руси северо-восточной ( «Книга о ратном строении» 1647 года).

Северо-восточная Русь XV — XVII веков находилась под властью православных государей и иерархов, принимавших к сердцу интересы просвещения. Юго-западная, или литовская Русь входила частью в состав Польского королевства (Галиция), частью великого княжества Литовского; польские короли, вместе и литовские великие князья, были исключительно католики, иногда враждебно расположенные к православию и ко всему, что тесно связано с православием. Митрополиты, епископы, настоятели богатых монастырей в юго-западной Руси часто назначались королями из среды русских панов не потому, что были достойны высокого сана, а потому, что оказали какие-нибудь услуги и желали награды; иногда это были люди очень сомнительной нравственности.

Галиция только в первое время по присоединении к Польше (во второй половине XIV-го и в первой XV веков) могла пользоваться русским языком и письмом для грамот; потом, когда в Польше состоялось сеймовое постановление, чтобы документы писались исключительно на латинском языке, она должна была перейти к этому последнему. В литовской Руси русский язык держался твердо и в XV, и в XVI веках. Статуты (в их числе и последний, напечатанный в Вильне в 1588 году) предписывали употреблять в официальных документах только русское письмо ( «литеры») и язык.

Но в конце XVI века, после Люблинской унии, стало уже допускаться в официальных документах употребление польского письма и языка (впрочем вступительные и заключительные фразы писались обыкновенно еще по-русски), а в конце XVII века (с 1697 г.) оно сделалось уже обязательным; иначе говоря, в это время пользоваться в официальных документах русским письмом и языком было воспрещено. В литературе латинский и польский языки имели такое значение, что знание их было необходимо для образованного Южно-русса или Западно-русса. Уже в XV веке мы встречаем авторов Русских ( «Ruthenus»), печатающих свои труды по-латыни. В конце XVI и особенно в XVII веках произведения православных Русских (и духовных, и мирян) на польском языке — вполне обычное явление.

Кажется, их больше, чем произведений на русском или церковно-славянском языке. Даже такие книги XVII века, как описание достопримечательностей Киево-Печерской лавры ( «Тератургима», Кальнофойского), или Печерский Патерик, были изданы на польском языке. Униаты и католики Русские XVI-XVII веков писали исключительно на польском языке. Грамотные по-русски люди не были редкостью. Дворяне были грамотны едва ли не все, и не только мужчины, но и женщины. В XVI веке они свободно подписываются на русских документах по-русски; с конца этого века появляются на русских документах подписи по-польски: последние распространяются в XVII веке, вместе с ополячением юго-западно-русского края. О горожанах (мещанах) мало сведений; можно предполагать, что грамотность и среди них была широко распространена; во всяком случае подписи их на документах — обычное явление.

Вероятно, горожан читателей главным образом имели в виду Скорина в первой половине XVI века и Тяпинский во второй половине этого столетия, издавая книги священного писания в своих переводах. О простых людях (крестьянах, казаках) также мало сведений. Стоит отметить один факт. Киевский митрополит Сильвестр в 1562 году в поучении новопоставляемому (в село) иерею запрещает допускать «простых» людей читать и петь в церкви. Очевидно, на это были охотники, иногда плохие грамотеи, производившие своим неискусством мелкие скандалы в церкви.

Школ в юго-западной Руси, по-видимому, было также много, как и в Руси северо-восточной, до половины XVI века исключительно частных. Учителями были по преимуществу дьячки и преподавание начиналось азбукою и псалтырью.

По мере усиления влияния Польши и запада, стали появляться школы более или менее общественные. В 1567 году литовский гетман Григорий Ходкевич основал школу в своем имении Заблудов (Гродненской губ.). Назначая средства ( «фундуш») на содержание заблудовской православной церкви, основатель требовал, чтобы при церкви был постоянно человек хорошо знающий грамоту и ревностный к церкви. Он и «мистр» (учитель) католической церкви должны «держать на науке» детей и обучать их один — славянской грамоте, другой — польской или латинской. В 1572 году знаменитый князь Острожский дал одному лицу землю в Турове с условием прислуживать в церкви и держать школу.

В 1577 году некто Загоровский, находясь в татарском плену, завещал в одну из церквей Владимира Волынского деньги; из них часть на содержание дьяка, для обучения детей; у этого дьяка должны были учиться и дети завещателя. Все упомянутые школы, очевидно, были мелкие, низшие; ни об одной более значительной школе до откртия школы в Остроге мы не знаем. Когда иезуиты, ради пропаганды католичества, открыли в западной Руси свои школы и Русские стали отдавать им на воспитание своих детей, такой ревнитель православия, как князь Курбский, и тот дал совет своей знакомой русской княгинь последовать общему примеру.

Говорить о школах конца XVI века в Остроге, во Львове, в Вильне, о знаменитой школе XVII века в Киеве мы не будем. Можно упомянуть, что они были организованы по греческим и западным образцам и приближались то к средним, то к высшим западным школам того времени. Они, без сомнения, увеличили число учителей низших школ и их научный ценз. Изображение западно-русской школы находится в «Грамматике» (точнее: в Азбуке), напечатанной в Вильне в 1621 году.

«Сказанное о старой Руси, с незначительными изменениями, относится к южному славянству, к Болгарам и Сербам. Те слова о чтении книг, переведенные с греческого, которые обращались в России, были известны и у южных Славян и у них переписывались. Южно-славянские авторы, подобно русским, указывают на значение чтения книг.

Болгарский писатель X века пресвитер Козма, в слове на богомильскую ересь, так говорит своим читателям: «видите ли, в колико зло вводить ны (нас) непочитание и неведение книжное? Почитайте часто святые книги, да погубите грехи своя... Откуду же си вся (суеверие, пьянство и т. п.) раждаются? Не яве ли, яко от непочитанья книжнаго и от лености иерейския?»

Книги

Число дошедших до нас южно-славянских рукописных книг XI — XVII веков сравнительно очень не велико.

Из них большинство книг XI — XIV веков — болгарские; большинство книг XV — XVII веков — сербские. Те книги XV — XVII века, которые имеют в языке и орфографии болгарские особенности, почти все написаны в Молдавии, Валахии и Трансильвании, где Румыны пользовались церковно-славянским языком в богослужении и литературе. Нет сомнения, что у южных Славян были большие собрания рукописей. Есть известие, что болгарский царь конца IX и начала Х веков Симеон любил книги и наполнил ими свой дворец.

Пресвитер Козма (X век) укоряет своих современников библиофилов за то, что они собирают у себя множество книг и никому их не дают читать. «Вскую (зачем), говорит он, затворяеши спасенный путь пред очима человеком, крыя (скрывая) словеса божественая от братия своея? Того бо ради писана быша, да и ти (те) спасутся ими (благодаря им), а не на изъедение плесни и червем на пищу «. Но никаких следов подобных собраний неизвестно. Войны с Греками, внутренние раздоры, наконец турецкий погром уничтожили их, и только славянские монастыри Афонской горы (Зограф и Хиландарь) сохранили, и то не вполне, свои древние библиотеки. Значительная часть обращавшихся у южных Славян книг — переводы с греческого, сделанные славянскими первоучителями, их учениками и последователями в Болгарии IX и Х веков. Особенно много было переведено книг в кружке упомянутого уже царя Симеона, где находился знаменитый Иоанн Экзарх Болгарский.

Старая Русь, приняв крещение, получила от Болгар готовою целую литературу на церковно-славянском языке. Меньшая часть южно-славянских книг — оригинальные труды и компиляции авторов Болгар, часто неизвестных нам даже по имени. В XIII и XIV вв. у южных Славян явился ряд новых переводов и оригинальных произведений, принадлежащих отчасти Болгарам, отчасти (меньше) Сербам; эти новые книги, почти все, постепенно также перешли в Россию и вошли в состав русской литературы.

Со второй половины XV века южные Славяне вполне подчинились Туркам и должны были довольствоваться старым книжным добром, почти не имея возможности его пополнять. По содержанию южно-славянския книги XI — XVII веков ничем не отличаются от русских книг XI — XV веков.

Грамотность

Сведений о образованности и школах у южных Славян почти совсем нет. Можно думать, что у них было то же, что у их соседей Греков, под сильнейшим влиянием которых они находились. Греческое высшее духовенство и вельможи все были более или менее образованы. То же, вероятно, было и у южных Славян. Во всяком случае, сыновья сербских государей (жупанов и кралей) имели некоторое образование; из них св. Савва Сербский и его брат Стефан Первовенчанный написали два жития своего отца Стефана Немани, очень недурные в литературном отношении.

Деспот Стефан Лазаревич, сын краля Лазаря, убитого на Косовом поле (XV в.), любил книжное дело и заказывал на Афоне переписывать для него книги и делать переводы; одна книга его собственноручного письма до нас дошла. Житие краля Уроша Храпавого, XIII века, так говорит об учении кралевского сына: «родители отдали его в учение святых книг, и он вскоре научился, так сказать, художественно и разумно». Простые люди в Греции были в пренебрежении.

То же, по-видимому, было и у южных Славян. Но и между ними были грамотные Так, св. Петр Коришский, Серб, крестьянский сын (XIV век), по словам его жития, был отдан родителями «в научение книг».